Марко в это время продолжал рассказ, но император не дослушал, перебил:

- Отныне я буду описывать города, а ты мне - говорить, есть ли такие, правильно ли я их представляю. Начнем с города, сходящего уступами к заливу в форме полумесяца, открытого сирокко. Из его диковин назову стеклянный водоем размерами с собор, созданный затем, чтоб наблюдать за плаванием и порханием летучих рыб, усматривая в оных предзнаменования; пальму, что, раскачиваясь на ветру, перебирает струны арфы; площадь, окаймленную подковообразным мраморным столом, покрытым мраморной же скатертью, с едою и напитками из мрамора.

- А ты рассеян, государь. Об этом городе я и рассказывал тебе, когда ты перебил меня.

- Ты был там ? Где он ? Как называется ?

- Нигде. Никак. Скажу еще раз, зачем я стал описывать его: из всех вообразимых нужно исключить те города, которые являются набором элементов без связующей нити, без какого-либо внутреннего правила - просто суммой, лишенной перспективы, ни о чем не говорящей. Все города подобны снам: присниться может что угодно, но даже самый неожиданный сон - ребус, скрывающий какое-то желание или его изнанку - страх. Города, подобно снам, построены из страхов и желаний, даже если нити их речей неуловимы, правила нелепы, перспективы иллюзорны и за всем таится что-нибудь иное.

- Я не испытываю ни желаний, ни страхов, - заявил Великий Хан, - и сны мои определяются или моим сознанием, или случаем.

- Города тоже считают себя порождением сознания или случая, но ни первого, ни второго недостаточно, чтобы стояли их стены. В каждом городе ты наcлаждаешься не его семью или семьюдесятью чудесами, а ответом, который он дает на твой вопрос.

- Или тем вопросом, что он задает тебе, заставляя отвечать, как Фивы - устами Сфинкса.